Великий Булгар

Елена Хабенская
Центр цивилизационных и региональных исследований РАН

Татарский национальный характер: какой он?

В обыденном сознании глубоко укоренилось представление, согласно которому каждый народ обладает особыми, присущими только ему чертами "национального характера". Однако в научном сообществе понятие "национальный характер" различными исследователями трактуется неоднозначно. Некоторые исследователи, отчасти следуя за обыденным сознанием, "переносят" психологическое определение характера как атрибута личности на этнос и вполне серьёзно, без кавычек говорят о "характере этноса". Можно вспомнить, к примеру, как Л.Н.Гумилёв весьма образно прогнозирует поведение четырёх представителей различных национальностей в одной и той же ситуации. Учёный был уверен (и очень талантливо заражает своей уверенностью читателя), что грузин, русский, немец и татарин, оказавшись свидетелями пьяного скандала в трамвае, поведут себя совершенно по-разному. В этом с ним трудно не согласиться. Однако, увлекшись мифологизацией "этнического характера", исследователь почему-то упустил из виду очевидный аргумент своих гипотетических оппонентов, основанный на логичном предположении, что представители одной и той же национальности в большинстве случаев тоже по-разному отреагируют на одну и ту же ситуацию (просто в силу индивидуальных различий). 

Подобный подход к феномену "национального характера" (как к неотъемлемому, а главное реальному признаку этнической общности) в значительной степени детерминирован пониманием самого этноса как социокультурного образования, обладающего наряду с другими имманентными характеристиками, специфическими социально-психологическими чертами. 
Некоторые апологеты концепции "объективированного" этноса предлагают расширительное толкование "национального характера", полагая, что психический склад нации включает в себя привычки, вкусы, обычаи, традиции. При таком подходе, по сути дела, исчезает различие между "характером" и "культурой". Более того, некоторые исследователи обнаруживают "следы воздействия" народного "характера" в памятниках материальной культуры, в различных видах народного искусства, в таких устойчивых компонентах духовной культуры, как обычаи и даже в речи и языке. 
На мой взгляд, подобные определения вполне применимы к феномену, который принято обозначать как "этническую специфику". Включение же в более узкое и весьма абстрактное понятие "национальный характер" атрибутов "этнической культуры" представляется некорректным. Скорее наоборот: "характер" этноса может рассматриваться как одно из многочисленных проявлений его культуры, существующих в виде культурно-обусловленных стереотипов поведения, схожих у представителей одной этнической общности и различающихся у различных этнических групп. 
Я разделяю мнение, согласно которому наделение этносов различными характерологическими признаками находится, так сказать, вне науки. Объектом же научного анализа, как справедливо заметил известный советский психолог Б.Ф.Поршнев, могут являться сами этнические стереотипы "национального характера". Иначе говоря, "можно исследовать, как тот или иной народ оценивает свои достоинства и недостатки, как его оценивают или воображают другие… народы, насколько устойчивы или как исторически меняются эти интерэтнические оценки" (Поршнев Б.Ф. Противопоставления как компонент этнического самосознания. М., 1973, с.3). 
Исследование группы представителей татарского этнокультурного движения Саратова, Москвы и Казани, о котором рассказано ниже, во многом является подтверждением такой точки зрения. В то же время не могу не согласиться с этнологом В.А.Тишковым в том, что в современном мире, в условиях сложных поликультурных сообществ сведение сути этнической идентичности к иноэтническому противопоставлению "мы" — "они" является недостаточным: этничность как компонент индивидуального самосознания и как общеразделяемая коллективная вера проявляет себя через фундаментальные связи с другими культурными, социальными и политическими общностями, и это означает, что этническое самосознание не обязательно построено на негативной оппозиции и не обязательно по отношению к другим этническим общностям. 
В силу специфичности исследуемой группы представителей татарского этнокультурного движения вопрос "существует ли татарский национальный характер и что это такое?" подвигнул респондентов на весьма активное обсуждение этой проблемы. Рефлексия моих собеседников носила ярко выраженный эмоциональный характер, а в их суждениях об особенностях "национального" менталитета в полной мере проявилась противоречивость и иррациональная природа этнической идентичности. 

На вопрос, существует ли татарский национальный характер, большинство моих собеседников в Саратове, Москве и Казани ответили утвердительно. При этом перечень характерологических особенностей "своего" этноса (главным образом, позитивных) был невероятно широк. 
Наибольшей эмоциональной окраской отличались рассуждения по этому поводу наших саратовских респондентов. У большинства опрошенных в этом регионе обнаружился отчётливый автостереотип — стремление приписать "типичному" представителю татарского этноса лучшие человеческие качества. 
Если попытаться синтезировать всё многообразие мнений в единый "портрет", то "типичный" татарин предстанет перед нами как человек открытый, весёлый, жизнерадостный, гостеприимный, религиозный и бережливый. Согласно этому портрету, большинству татар присущи такие качества как целеустремлённость, настойчивость в достижении поставленной цели, предприимчивость, смекалка, находчивость, чувство взаимовыручки. А кроме того — преданность, обязательность и порядочность ("татарин никогда не обманет, не предаст, если даст слово — выполнит"). Далее к этому списку добродетелей добавляются: щедрость и простота, скромность и доброта, бескорыстная взаимовыручка и ещё весьма длинный перечень лучших человеческих качеств, повествующий о народе гордом, честном и сплочённом. 
Очевидно, эта красочная картинка не имеет ни малейшей этнической специфики и, соответственно, никакого отношения к "национальному характеру" (как татарскому, так и любому другому). Перечисленные добродетели могут быть в равной степени свойственны представителю любой этнической группы, так же как представитель любого этноса может быть их лишён. 
Сравнительно немногочисленная часть саратовских респондентов постаралась уйти от заведомо апологетического конструирования характерологических черт, присущих, по их мнению, некоему татарскому обобщённому образу. Для этой части опрошенных представителей татарской интеллигенции характерен более здравый и реалистичный подход к обсуждаемой проблеме. В отличие от большинства, просто перечислявшего все известные положительные человеческие качества, эта часть респондентов попыталась описать специфические характерные черты своего этноса менее эмоционально и восторженно. 
Так, один из наших собеседников попытался охарактеризовать национальные особенности "своего" этноса, сопоставив его с другим — еврейским: "Татарский характер я бы обозначил так, в отличие от еврейского: еврей подумает, прежде чем сделает, а татарин, он эмоционален, он сначала может дров наломать, а потом будет жалеть — "ох, погорячился!". Это тюркская натура!.. Есть еврей, которого я за сто татар не променяю, и наоборот, может быть татарин, который только портит саму нацию, и мне стыдно за такого". 
Другой респондент, описывая "национальный характер", настаивал на особом коллективизме, общинности "татарской натуры". ("Во-первых, татары стремятся держаться общиной. Это заметно, когда проводятся, например, свадьбы — они масштабные, по 200-300 человек, все родственники. Затем, татары очень работоспособные. Возможно, они несколько приземлённые — не столько стремятся, скажем, к образованию, сколько заботятся о том, где и как заработать. Татары любят свою частную собственность"). 
Третий лаконично заметил, что "татарскому характеру свойственно делать всё основательно". 
По мнению ещё одного нашего собеседника, "татары как нация впитали черты многих народов" и единого, общетатарского характера просто не существует, но можно выделить некие локальные (территориальные) типы. ("Я, например, сразу отличаю пензенских татар от саратовских: там свой характер, у саратовских — свой, у астраханских татар — свой"). 
Один из наших респондентов сознательно отождествляет понятие "татарский характер" с "крестьянским характером" ("В характере большинства татар есть добротность и основательность. Я это связываю с крестьянскими корнями, крестьянин основательно жил на земле"). 
Несколько человек из числа собеседников в Саратове не смогли обозначить какой-то отчётливо выраженный татарский характер. Двое — из-за того, что никогда не задавались этим вопросом ("хотя, неверное, что-то характерное для каждой нации должно быть", "какие-то черты, традиции передаются"). 
И лишь один татарский интеллектуал в Саратове заявил, что не считает "национальный характер" реальностью ("это придуманная вещь, упрощение"). 

Среди моих казанских собеседников, так же как и в Саратове, преобладало позитивное восприятие "своего" этноса. Однако понимание "национального характера" у опрошенных здесь респондентов не было столь буквальным и редко сводилось к перечислению отдельных черт ("Чистоплотность, гостеприимство, приветливость"; "Гостеприимство, радушие, гибкость — умение приспосабливаться к любой ситуации"; "Татарам свойственны стеснительность, скромность, уважительное отношение к представителям других национальностей"). 
Кроме того, респонденты называли не только положительные, но и негативные качества, присущие, по их мнению, как отдельным представителям татарского народа, так и этносу в целом ("Конечно, существует национальный характер у татар, как и у других народов. Положительные черты: трудолюбие, гордость, стремление хорошо выглядеть — хорошо одеваться, иметь добротное жильё, крепкую семью и т.п. Отрицательные черты: отсутствие единства, ревность, клановость в узком смысле"; "Терпеливость, трудолюбие, неприятие конфликтных ситуаций, молчаливость в сочетании с пассивностью"; "Из положительных черт — трудолюбие, уважение к старшим, тесные родственные связи, чистоплотность. Из отрицательных — самоуничижение"; "Положительные: терпение, тактичность, скромность; отрицательные: продажность, манкуртство"). 
Пожалуй, из всех перечисленных качеств чаще других татарам приписывалось трудолюбие и работоспособность ("Терпение, быть может, излишнее, толерантность, трудолюбие, которое, конечно же, присуще не только татарам"; "Работоспособность"; "Это народ трудолюбивый прежде всего. Если бы он не был трудолюбивым, он бы давно исчез. Я считаю, что если бы татарам дали возможность проявить себя, они бы сделали это неплохо. На примере Татарстана это уже видно. Народ очень последовательный, упорный, настойчивый"). 
Часть наших казанских собеседников объясняли присущие татарам особенности менталитета историческими условиями, в которых формировался и развивался этнос ("Национальный характер, объективно говоря, существует. У татар есть специфические черты характера, сложившиеся исторически, — покорность судьбе, гибкость, умение приспосабливаться к существующим условиям"). Такая модель восприятия представляется наиболее цельной и комплексной и отражает значительный уровень рефлексии и осмысления. Респонденты, выводившие "национальный характер" из исторического контекста, не просто приписывали "своему" этносу положительные черты, а пытались описать феномен объективно, в сопоставлении, при этом — достаточно эмоционально и образно ("Есть общетюркский характер, я бы так его описал: более эмоциональный, чем другие, больше ценит такие ценности, как история, традиции, привычки, семейственность, стремится к знаниям, связан тесно с природой, мечтателен… Быть татарином последние три-четыре века было трудно, надо было выживать, а для этого — вкалывать (честно вкалывать) — ведь работяг держат все правители, не предавать. В татарах, в отличие от тюрков вообще, больше прагматизма, есть коммерческая жилка… Конкуренция со своими с целью выживания сформировала такую черту татарского характера, как зависть. Татарские общины на территории РФ обязательно делятся надвое, один руководитель обязательно достигнет большего, другой обязательно начинает давить первого… Таким образом, в татарском характере соединились воедино эмоциональность, мечтательность и прагматизм. Татарский характер — это сохранить себя, сохранить главное, иногда меняя цвет, приспосабливаясь… Если татарин скажет, что ему всё нравится, что ему хорошо в России — не верьте, где-то в подкорке он всё равно помнит, что его предки проиграли, потеряли своё государство"). 
Любопытными представляются рассуждения нашего респондента — одного из активных деятелей татарского этнокультурного движения Казани — о татарских этнических маргиналах, построенные, судя по всему, на личном опыте ("Есть у нас такие манкурты, ни слова по-татарски не знающие, которые против татар же и настроены. Русские, надо сказать, более великодушны к другим нациям, к нам тоже. А уж татарин, если в нём взъелось что-то, он своих братьев не пощадит. С русским руководителем чаще всего очень легко работать. А с "бывшим" татарином, когда у него неопределённое этническое самосознание, не дай Бог. Он же, боясь, что его заподозрят в "татарстве", прежде всего своих душит…"). 
По мнению многих, индивидуальные характерологические черты в значительной степени варьируются в зависимости от возраста, социальной принадлежности, степени "урбанизированности" и т.д. ("Я считаю, что есть психологические особенности, присущие в значительной степени представителям этого этноса, но говорить о национальном характере, не знаю, можно ли. Если говорить об отдельных чертах, у старшего поколения татар можно выделить уважение к старшим, трудолюбие, может где-то излишнее и необоснованное уважение к начальству, а также упорное желание сохраниться этнически. У молодого поколения этого уже меньше…"; "Мне трудно описать татарский характер. Например, городской татарин будет очень отличаться от сельского. Так, в сельской местности распространено почитание старших очень, в городе это нивелировано. Никогда не был националистом, но могу сказать, что народ трудолюбивый очень. Ратный народ: по числу героев СССР — на втором месте после русских… Татары в деревне настоящие труженики. Достаточно посмотреть на их дома, добротные крыши и сравнить с русскими деревнями. Пьют несравнимо меньше"). 
Часть собеседников полагает, что представления о "характере" того или иного народа связаны с бытующими в обществе стереотипами, которые часто бывают далеки от реальности ("Я думаю, что какой-то типаж существует. Почему мы, например, связываем с немцем пунктуальность, с испанцем — эмоциональность, с русскими — бесшабашность? Это некие бытующие стереотипы, которые, я считаю, не всегда отражают реальность"). 
Как видим, представители татарской интеллигенции Казани в значительно меньшей степени склонны романтизировать характерологические качества своего народа, чем респонденты в Саратове. Мне представляется, что ключ к пониманию этих оценочных расхождений кроется отчасти в различиях этнического окружения тех и других. В Казани представителей "своего" народа вокруг достаточно много: это просто люди, и они разные — коллеги по работе, соседи по подъезду — и с ними складываются различные отношения. Личностный опыт внутриэтнического общения достаточно богат, чтобы диверсифицировать окружающих на "хороших" и "плохих", "добрых" и "злых" и т.д. В иноэтническом же окружении представитель своей этнической группы действительно воспринимается как близкий, ценный уже тем, что говорит на твоём языке и олицетворяет твою культуру. Полагаю, это во многом объясняет особое, мифологизированное восприятие татарского менталитета, преобладание позитивных характеристик при описании национального характера у наших собеседников в Саратове. 

Наибольший разброс мнений по поводу того, что такое "национальный характер" и можно ли говорить о нём применительно к современным татарам, возник среди опрошенных представителей московской татарской интеллигенции. 
Незначительная часть респондентов-москвичей, размышляя о "татарском характере", описывали "традиционные" черты сельского татарина ("Во-первых, татары очень гостеприимный народ. Вы никогда не уйдёте из татарской семьи без угощения. Это у нас в крови. Дальше: народ добрый, доброжелательный…"; "Чистоплотность: даже не имея бытовых условий, водопровода, ни одна татарская женщина не будет готовить, не причесавшись, не укрыв голову. Потом, честность всегда была свойственна татарину: даже во время войны никогда не было замков на домах… Я, конечно, не имею в виду настоящее время…"). 
Для москвичей свойственна интерпретация "национального характера" в историческом контексте ("Национальный характер формировался веками под влиянием условий жизни. Предки татар — булгары были земледельцами, первая черта, соответственно — трудолюбие. У большинства татар сохранилась коммерческая жилка, они всегда были лучшие "купи-продай", официанты… Татарам также свойственная преданность родству, уважение к старшим..."). 
По мнению одних, существовавшая веками необходимость приспосабливаться к тяжёлым условиям жизни выработала в татарах такие черты характера, как осторожность и хитрость ("Ну, простой народ как говорит: русский — добродушный, открытый и понятный, татарин — непростой, хитрый. Здесь есть определённая доля правды. Мне кажется, в нашем народе в целом есть некоторая осторожность, инерционность. Это результат того, что 450 лет пассионарный слой народа "вырубался". Все смелые бунтари уничтожались, а у остальных формировался страх и, как черта характера, приспособленчество"). 
По мнению других, выживанию особенно способствовало другое качество — трудолюбие, ставшее сегодня в восприятии многих действительно "татарской" чертой ("Объединяющая татарская черта — трудолюбие, трудолюбие и трудолюбие. Это действительно татарская черта. И ещё — стремление не останавливаться на достигнутом — будь то научная деятельность или что-то ещё…"). 
Третьи полагают, что острая конкуренция и борьба за выживание привели к расколу внутри этноса, сформировав не самые лучшие "татарские" качества, такие, как, например, разобщённость ("Что бросается в глаза, хотя об этом трудно говорить и сами татары не любят об этом слушать, — татары оказались внутри себя недружным народом. Это качество идёт из древнейших времён…"). 
По мнению многих респондентов, черты и атрибуты "татарского образа жизни" сформировались под сильным влиянием ислама ("Татарский характер (и шире — восточный), я думаю, связан с религией — исламом. Для народов Востока главное — это продолжение рода, человек ради этого живёт. Для мусульманина это очень важно. Отсюда вытекают такие черты как чадолюбие, скромность. Конечно, у молодёжи этого уже нет, но у пожилых — да. Ещё воздержанность. Не принято выражать вслух свои чувства, даже горе…"). 
Многие собеседники в Москве говорили о "национальном татарском характере" в прошедшем времени, полагая, что сегодня, в условиях всеобщей модернизации и унификации, различия, в том числе и ментальные, между этносами стремительно стираются ("Сейчас, конечно, менталитет татарский в значительной степени стирается, потому что они ассимилируются с другими нациями"; "Какие-то особенности в быту можно найти, но национального характера ярко выраженного как такового нет, мне кажется. На современном этапе многие черты уже сгладились"). 
В этих условиях часть московских татарских интеллектуалов предлагали рассматривать татарский менталитет в контексте российского, ибо татары, по их мнению, за столетия совместного проживания с русскими и другими российскими народами впитали множество "черт характера" своих соседей ("Я думаю, что можно говорить о национальном характере, но с оговоркой, что татарский национальный характер нельзя рассматривать вне общероссийского характера. Если говорить об отдельных чертах, то татарам, как считается, присуща хитрость. Но одновременно — и какая-то беспечность. Это, наверное, уже от российского характера перешло, ведь русские и татары веками жили бок о бок"). Интересно, что в самосознании некоторых наших собеседников представление о татарском национальном характере сосуществует с образом "общероссийского" менталитета. При этом, используя термин "россияне", отдельные респонденты понимают под ним некую цивилизационную общность (включающую и татар). 

Вычленение типического в представителях "своего" этноса часто происходит через сопоставление и противопоставление с "другими", как правило, с соседями. Многие наши собеседники (особенно — в Москве и Казани) пытались описать "татарский характер", сравнивая его с русским. Одни респонденты акцентировали внимание на сходстве двух народов ("Татары — не наружу, они в себе. Если уж допечёт, тогда могут проявить напор, так же как и русские, они в этом похожи."; "Да, это упорство в достижении цели. Ну, может быть, ещё решительность характерна. Иногда она носит созидательный характер, иногда разрушительный. Мне кажется, что это и у русских есть, но у татар это качество имеет свою специфику"); другие — на отличиях ("С бытовой точки зрения татары, деревенские особенно, очень чистоплотный народ, больше, чем русские…"; "Степень уважения младших к старшим больше у татар, чем у русских"). 
При этом в некоторых интервью отчётливо просматривались положительные автостереотипы в сочетании с негативными гетеростереотипами ("Среди татар, мне кажется, больше честности и меньше бандитизма и воровства, чем у русских; раньше даже казначеем всегда ставили татарина"; "Принципиальное отличие татар от других народов — в уважительном отношении к собственности. У русских в течение последних нескольких веков выработана антисобственническая психология. Это стало у русских национальной чертой…"). А иногда, напротив, сравнение было не в пользу "своего" этноса ("Татарам характерна скрытность, хитрость. Татары хитрее русских, более злобные и мстительные"). 
Похоже, что восприятие "национального характера", как и этничности в целом, в значительной степени идёт на уровне чувств, ощущений и слабо поддаётся рефлексии ("Все мы люди, живём на одной земле, сейчас нет такой обособленности. Татары — народ коммуникабельный. Они всегда жили среди других народов. Но они никогда не теряли своё лицо. Я всегда чувствую татарина. На каком бы языке он ни говорил, на русском или иностранном, я нутром своим чувствую, что разговариваю с татарином. Как я это определяю? Не знаю… У каждого народа есть что-то характерное, что скорее угадывается, нежели объясняется"). 

Можно заключить, что представление о "национальном характере" является значимым компонентом этнического самосознания моих собеседников. 
Мифологизация "национального менталитета", сопровождающаяся созданием положительных автостереотипов, базируется на сравнении и противопоставлении своего этноса другому, который выступает в роли контрагента. В восприятии многих моих собеседников таким "контрагентом" является русский народ. Именно в этом поле (татары — русские) работает известная психологическая оппозиция "мы — они". Ощущение этой "оппозиции" подчас бывает скрыто, не-отрефлектировано. 
Однако нельзя сказать, что негативные эмоционально-оценочные установки по отношению к русским широко распространены среди опрошенных. Скорее наоборот: значительной частью моих собеседников русский этнос воспринимается в качестве своего рода "референтной группы", на культурные до-стижения которой "надо" ориентироваться, а сравнение с которой "своего" этноса иногда оказывается не в пользу последнего. 
Разнообразие и неоднозначность суждений моих собеседников о "национальном характере" никак не позволяют свести основания этнической идентичности к простой бинарной оппозиции "мы — они" или "свой — чужой". Эмпирические данные свидетельствуют в пользу утверж-дения, согласно которому чаще всего позитивное и негативное неразделимы и сосуществуют. В любом случае достаточно расхожий тезис, что "идентичность конструирует своё позитивное через отрицание", т.е. самоутверждение этноса посредством критики других этносов, представляется грубым упрощением. 
Проведённое исследование убеждает в том, что единые представления этнокультурной общности о своём "национальном характере" — такой же миф, как и сам "национальный характер".